04 Мая 2001 [17:08-17:38],
В гостях: Георгий Тараторкин
Ведущие: Ольга Бычкова, Марина Багдасарян
4 мая 2001 года
В прямом эфире радиостанции "Эхо Москвы" Георгий Тараторкин, актер театра и кино.
Эфир ведут Ольга Бычкова и Марина Багдасарян
О. БЫЧКОВА: Объявленная тема – мы начнем, по крайней мере, с этого – в Москве проходит театральная олимпиада. И команда ваших студентов тоже выставлена на эти соревнования. Что показывают? Что за ребята?
Г. ТАРАТОРКИН: У нас на сколько эфир? Если я начну про ребят рассказывать, нам не хватит никакого времени. Но даже если не будет хватать, я все равно убегу, потому что они сегодня показывают в Доме актера спектакль по поздним рассказам Бунина, который называется "Русский праздник". Это один из спектаклей курса, это выпускной курс. Кроме "Русского праздника", они играют "Пигмалион", "Вечерний плен" Файко, "Подполье", куда входят "Записки из подполья" и "Жиродо Безумный" Шайо, и "Событие" Набокова, играют какие-то спектакли – "Русский праздник", например, - уже в течение года. А последний, только что рожденный спектакль, не далее как через 3-4 дня мы будем кафедре его показывать, - это "Событие" Набокова, это последний спектакль. Но пять спектаклей, я думаю, это, с одной стороны, не мало, но, с другой стороны, особенно в среде нарождающихся творческих индивидуальностей, столько бы ни было, все равно мало.
О. БЫЧКОВА: Это ваши студенты?
Г. ТАРАТОРКИН: Это мои студенты.
М. БАГДАСАРЯН: Когда мы говорим: ваши ребята, ваши студенты, - что мы имеем в виду, прежде всего? Ведь ни один из этих спектаклей, насколько я понимаю, не поставлен вами.
Г. ТАРАТОРКИН: Да, не поставлен мною, но я их… Извините, у меня будут такие параллели, я чуть не сказал, ну, уж произнесу, - кормил грудью. Это, может быть, потому, что я только что внука из роддома вынес вместе с мамой, папой, бабушками, дедушками.
О. БЫЧКОВА: Поздравляем Вас.
Г. ТАРАТОРКИН: Спасибо. И, конечно, у меня до встречи с ними было двое моих – Аня и Филипп. И на протяжении 4 лет были еще. Но поначалу их было чуть-чуть побольше, сейчас их 17. Они настолько мои, насколько я ученик, выкормыш, ребенок, сын Зиновия Яковлевича Карагоцкого, моего учителя. Вот это.
М. БАГДАСАРЯН: Представляя интересы всех абитуриентов, желающих в перспективе стать актерами театра и кино, я предлагаю такую коротенькую 15-минутку открытых дверей на "Эхе Москвы" для тех, кто мечтает поступить в театральный вуз или во ВГИК на актерский факультет.
Г. ТАРАТОРКИН: Так, спрашивайте.
М. БАГДАСАРЯН: Не кажется ли Вам, что наблюдается некоторое перепроизводство, если применим вообще этот заводской, промышленный термин к столь высокому явлению как искусство?
Г. ТАРАТОРКИН: Вы знаете, в чем дело. Не случайно этот заводской термин возник при Вашем трепетном отношении к театру. Может быть, потому, что иногда те, от кого зависят судьбы театра, тоже иногда относятся к театру как к одному из предприятий. В этом-то и серьезные опасности дальнейшего и нынешнего существования театра вообще, культуры вообще, кинематографа вообще, а конкретно индивидуально каждого творческого организма, будь то театр, будь то кинематограф, будь то все, что мы называем культурой. Поэтому я думаю, что главное – умно, тактично, заинтересованно, бережно распорядиться. Как может быть много творцов, много художников?! Боже мой!
М. БАГДАСАРЯН: Я не случайно задала этот вопрос. Вы 4 года пестуете, кормите грудью…
Г. ТАРАТОРКИН: Конечно, у меня сейчас душа болит.
М. БАГДАСАРЯН: Вот, пожалуйста, про душу и про то, как Вы собираетесь трудоустраивать этих детей.
Г. ТАРАТОРКИН: Я тыкаю в театры, я веду разговоры, к счастью, откликаются с симпатией и заинтересованностью, но тут же следующая фраза: мест нет, но, может быть, если что-то чрезвычайное… Я говорю: они у меня все 17 совершенно чрезвычайные. Мы показываемся, нас смотрят, нам говорят очень дорогие для меня слова, ощущают и некое своеобразие, и особинку и каждого, и организма в целом, поскольку они, что для меня очень дорого, некое целое, некий организм, проживший 4 года по своим не только творческим, но и человеческим законам. И, вообще, мне кажется, если им удастся сохранить то, что произошло с ними, возникло между ними на протяжении 4 лет, это будет очень сильным иммунитетом при встречах, которые им, наверняка, предстоят, подчас прямо противоположные тому, чему они обучались. Я совсем не хочу сказать, что все вокруг плохо, а вот они-то учились хорошему. Нет, все вокруг разное. Но, мне кажется, для того, чтобы общаться с разным, надо иметь свое творческое вероисповедание, надо иметь свой язык. Имея свой язык, ты можешь понять и даже общаться, разговаривать на другом языке. Но, не имея своего языка, ты не можешь ни быть понятым, ни быть услышанным, ни сам не поймешь, не услышишь другого языка.
М. БАГДАСАРЯН: Отпустив этих, готовы ли Вы набирать других?
Г. ТАРАТОРКИН: В этом году - нет.
М. БАГДАСАРЯН: Что нужно было сделать абитуриентам, чтобы понравиться, чтобы обратить Ваше внимание на них? Кого Вы искали? Кого Вы выбирали из того огромного потока?
Г. ТАРАТОРКИН: Набраться мужества хотя бы на миг смочь быть самим собой.
О. БЫЧКОВА: Много ли сейчас людей хотят поступать в театральные вузы?
Г. ТАРАТОРКИН: Да, много.
О. БЫЧКОВА: По-прежнему?
Г. ТАРАТОРКИН: Конечно. И, наверное, потому что вложенное природой, Богом, мамой, папой творческое начало при всем осознании жесткости контекста, в котором мы сейчас существуем, в частности, для культуры вообще и конкретно для театра, и все равно этот заложенный творческий потенциал требует выхода, требует реализации. И это нельзя упорядочить: в прошлом году мы перевыполнили план (если опять, не дай то Бог, пользоваться фабрично-заводскими терминами). Нет. Другое дело, насколько я помню, когда я набирал ребятишек, было где-то порядка 100 человек на место.
О. БЫЧКОВА: Ничего себе!
Г. ТАРАТОРКИН: Но это уникальная профессия, как всякая профессия, связанная с актом творчества. Я сказал, что их было побольше, их было изначально 24, даже 25. Но помимо того, что при самом жестком отборе, если таков конкурс, даже при такой отборе можно ошибиться. Потому что может вдруг в самой привлекательной, казалось бы, природе может отсутствовать способность обучения именно этому делу, данные есть, а в природе нет просто способности к обучению. Я помню, у меня была девочка очень хороших данных. Прошел год, и те, кто был поскромнее данными, так далеко-далеко пошел, и пошел в каком смысле? В том смысле, что очень мощно возвращался к себе. Потому что путь вперед в творчестве – это всегда путь к себе. А путь к себе – это никогда не есть путь назад.
М. БАГДАСАРЯН: Георгий Георгиевич, известно, что ребята эти, которые 100 человек на место, они показываются во всех возможных театральных вузах. Почему они должны оказать предпочтение ВГИКу, именно этому факультету, на котором Вы работаете? Что особенного?
Г. ТАРАТОРКИН: Не знаю. Есть традиции, есть какое-то представление, есть мальчишеские, девчачьи мечтания про кино. Ну у Вас же они были, и у Вас были.
М. БАГДАСАРЯН: Были.
Г. ТАРАТОРКИН: Были-были, признавайтесь. И у меня были. Я артистом-то не собирался, но все равно были.
М. БАГДАСАРЯН: А кем Вы собирались?
Г. ТАРАТОРКИН: Совсем сейчас будет нокаутирующий удар. Журналистом. Понятна ваша реакция.
М. БАГДАСАРЯН: Хорошо. И все-таки…
Г. ТАРАТОРКИН: Скажем так, и журналистом тоже.
М. БАГДАСАРЯН: Став артистом, почему актер Тараторкин нигде в последнее время не снимается и новых работ в театре не показывает?
Г. ТАРАТОРКИН: Потому что у него, несмотря на все предоставляемые соблазны, все-таки пока еще сохраняется какой-то свой счет. И мне хотелось бы, чтобы мои ребята изначально, даже переступив порог учебного заведения после окончания, чтобы они уже были с какими-то собственными представлениями и критериями, тем более в ситуации, когда критерии очень, мягко говоря, размыты. Понимаете, к сожалению, у нас, когда что-то происходит, то наравне со справедливо и необходимо происходящими изменениями, под это дело мы, ловя себя на том, что этому очень трудно соответствовать, отрекаемся от многого, чему, действительно, трудно соответствовать душой, совестью, нравственностью, простите меня, некими представлениями о морали. Когда так много всего сметается, может быть, и это потихонечку смести и освободить свои возможности, может быть, не дай то Бог, для каких-то больших параметров: сомнительной пошлости, еще чего-то, и так незаметно вдруг это происходит.
М. БАГДАСАРЯН: Ваш вопрос в глазах я бы предпочла оставить без ответа. Но зато напомнить Вам ситуацию, когда Вы в нашей же студии "Эха Москвы" сказали как-то накануне "Вишневого сада", что, если Вы не сыграете Гаева, Вам останется только Фирс. Гаева Вы не сыграли. Я сейчас не о тех причинах, по которым Вы не сыграли. Неужели остался только Фирс? Может быть, Вы что-то все-таки репетируете? Может быть, все-таки поклонницы и поклонники…
Г. ТАРАТОРКИН: Нет, истинные поклонники и истинные поклонники, если таковые существуют, они умеют ждать.
М. БАГДАСАРЯН: Но они не могут жить одними воспоминаниями. Сколько можно вспоминать фильм "Преступление и наказание"?
Г. ТАРАТОРКИН: Можно не вспоминать, а поставить кассету и пересмотреть.
М. БАГДАСАРЯН: Тем не менее, я имею в виду, что жить прошлым.
Г. ТАРАТОРКИН: Я, действительно, не могу освободиться от собственного взгляда на какие-то вещи. Понимаете? В конечном счете, человек еще и проверяется на предоставляемых возможностях. Если предоставляются возможности, это еще не значит, что ими надо воспользоваться. А соответствуют ли они твоему какому-то представлению, твоему какому-то счету? Я сейчас говорю все это, внутренне ведя разговор с моими студентами, потому что мы с ними все время про это говорим, и не специально про это говорим, а в ходе работы, в ходе каких-то наших встреч, в ходе репетиций, после разбора спектаклей, потому что, в конечном счете, все годы обучения – это многое, многое, разнообразно разнообразное, но, в принципе, про одно. И, конечно, это потом являет из себя – извините за тавтологию – некое явление, некую особь. Идет олимпиада, и уж несколько дней я не могу освободиться от "Отелло" Някрошюса, потому что я за последнее время не видел такой степени мужественной искренности, мужской, такой небоязни показаться наивным, по-детски даже, нет, не сентиментальным, а именно искренним, таким, при всей внешней жесткости существования, исповедническим и доверившим мне не только результат, но и процесс поиска. Может быть, это мои фантазии, но я вижу, как Някрошюс на моих глазах – а это оставлено в спектакле – ищет некое адекватное сценическое воплощение, какое-то решение вот этой ситуации, извечно, на века, принадлежащей уже многим, и будет принадлежать еще многим, но каждое не время вообще, а каждая творческая индивидуальность в конкретном времени будет искать свое. И он мне доверил даже публичность этого поиска. Так мне кажется.
М. БАГДАСАРЯН: Я не могу с Вами не согласиться, особенно то, что касается первого акта. Там, кажется, есть вопросы.
О. БЫЧКОВА: Да, у нас есть вопросы, которые касаются как раз ваших студентов. "Могут ли простые смертные, - интересуется Светлана, - увидеть выпускные спектакли студентов курса Тараторкина?"
Г. ТАРАТОРКИН: Да, конечно, мы играем во ВГИКе, можно позвонить по телефону 181-15-76 на кафедру, узнать, когда мы играем. Сейчас у нас половина шестого, значит, вы успеете, мы играем сегодня в Доме актера, в Голубой гостиной в 7 часов "Русский праздник". Я думаю, вас пропустят. Валите все на меня, как говорится, скажите: Тараторкин приглашал. Вот и все.
О. БЫЧКОВА: Валентина интересуется: "Есть ли у Вас на курсе дети знаменитых артистов?"
Г. ТАРАТОРКИН: Вы знаете, у меня на курсе есть будущий знаменитый родитель будущих детей.
О. БЫЧКОВА: Ефим Михайлович прислал на наш эфирный пейджер Вам предложение: "Позвольте Вам подбросить идею о создании киноленты о жизни Федора Достоевского, взяв на себя главную роль". Как Вам это?
Г. ТАРАТОРКИН: Такие попытки уже совершались, и был на "Мосфильме" снят фильм. Но, в принципе, конечно, если бы такое несуетное, подробное, неспешное, с истинным почтением к судьбе и миру Федора Михайловича, с истинным почтением и уважением к тому, кому это интересно, сочинить такое телевизионное повествование, - я бы включился тут же.
О. БЫЧКОВА: Вы представляете себя автора этой пьесы?
М. БАГДАСАРЯН: Этого повествования?
Г. ТАРАТОРКИН: Да, Федор Михайлович Достоевский.
М. БАГДАСАРЯН: У нас совсем мало времени. Но даже в этот коротенький промежуток мне бы хотелось спросить Вас. Вы могли бы подвести итог своей 4-летней бурной деятельности (жестко звучит вопрос) на посту заместителя председателя Союза театральных деятелей России? Осталось мало времени до перевыборов.
Г. ТАРАТОРКИН: Да, а прошло даже не 4, а 5 лет. Я не знаю. Подведение итогов – это внутренне, сокровенное и достаточно интимное дело. Я просто знаю, что мне судьба подарила встречу с потрясающими людьми, говорю, как вы понимаете, не ради абстрактных комплиментов, просто с людьми, которые жизнь положили на создание и сохранение того, что сегодня Союз театральных деятелей. И если, несмотря на такие – опять же, не будем комментировать – пертрубации, которые суждено было нам переживать в последние годы и суждено переживать и нынче и, наверное, еще предстоит переживать, это сообщество сохранено, то, конечно же, благодаря этим людям и благодаря природе самого театра, которая есть коллективное творчество.
О. БЫЧКОВА: Спасибо Вам.
Г. ТАРАТОРКИН: Спасибо вам.
http://taratorkin2006.narod.ru/pressa.html
|
