"ДИФИРАМБ" (диалог с Ксенией Лариной), часть II
К.ЛАРИНА: Напомню, в гостях у нас сегодня Георгий Тараторкин. Уже пошли телеграммы любовные послания в адрес нашего гостя. И правильно делаете. Делайте это. Вспоминают свои любимые фильмы – и «Маленькие трагедии», и «Открытую книгу». Ну, фильмов много в жизни Георгия Тараторкина произошло и, надеемся, еще произойдет. Ну, а вот то, что пишет нам в Интернете Сергей Сергеев из Санкт-Петербурга: «Здравствуй, Юра. Обращаюсь так не из-за панибратства, а на правах одноклассника по 107-ой школе…
Г.ТАРАТОРКИН: Правильно, правильно. Сережа. Да, мой дорогой.
К.ЛАРИНА: …От всей души поздравляю с юбилеем, желаю здоровья, удачи, новых творческих успехов…
Г.ТАРАТОРКИН: Спасибо, Сережа
К.ЛАРИНА: …Я часто вспоминаю нашу учительницу литературы Лисохину Людмилу Николаевну и сейчас думаю, что, наверное, ее уроки сыграли значительную роль в твоем выборе профессии. Я прав?»
Г.ТАРАТОРКИН: Абсолютно прав. Абсолютно, Сережка прав. Ну, у нас потрясающая была учительница, потрясающая. Вы можете себе представить… Ну, у нас были уроки, завораживающие смыслом, содержанием, формой, игровым началом. И когда, например, ну, удивительно, навсегда я Людмиле Николаевне так благодарен. Можете себе представить – спаренный урок, надо писать сочинение, на доске написаны темы, ведомые мне темы, этому предшествовали вот эти потрясающие уроки, а я сижу и смотрю, как вот тот самый на новые ворота. Потому что в душе абсолютно другое, живу я, ну, просто я, Юра Тараторкин, сегодня живу другим. И урок проходит – ни слова не написано, в конце, значит, уже второго урока я пишу все, что меня сейчас тревожит, волнует, все, что мучит, радует и прочее – все, что со мной происходит. Пишу и сдаю. Когда Людмила Николаевна возвращает сочинения, возвращается ко мне моя тетрадка. Там, значит, написано, насколько это возможно, такие спасительные для меня слова с тем, в чем я признался, которые помогли бы мне сориентироваться в том, что сейчас со мной происходит, стоит пятерка, и постскриптум написано: «Только, пожалуйста, никому не показывай. Потому что, как ты понимаешь, тему ты не раскрыл». Понимаете? Ну, это какая же степень доверия, какая степень уважения к миру мальчишки. Так же и к миру девчонки. Вообще, к миру тех, кто растет.
К.ЛАРИНА: Ну, это Божий дар, что называется.
Г.ТАРАТОРКИН: Ну, конечно, это Божий дар. Так мы жили. Вы знаете, вот когда я оказался во взрослом театре, я был немножечко растерян еще и по той причине, что в нас, конечно, мощно в ТЮЗе жило сознание того, кто в зале, кто в зале. Потому что там же не несмышленыши, а чудо среди прочих чудес, содеянных Корогодским, было вот это разрушение вот этих иногда таких лишенных смысла культпоходов, когда это просто оказывалось еще одним уроком для ребятишек. И когда к нам приходили с мамами, совершенно невероятное я вам скажу, с папами, со старшими братьями и сестрами. И тогда вот в этом зале с этой аудиторией шел разговор о Гамлете или, скажем, о Петре Петровиче Шмидте.
К.ЛАРИНА: А вы помните свои детские впечатления от театра, когда вы впервые вообще…
Г.ТАРАТОРКИН: Да я не был шибко большим театралом. Когда водили, ходил.
А как это все чудо происходило? Можете себе представить – 3-го декабря 1964 года, учась на втором курсе, я играл главную, разглавную, потрясающую роль на большой сцене ТЮЗа. Рядом были народные, заслуженные и еще пять моих однокурсников, потому что дело происходило в семье и в школе, а в центре был мальчишка.
К.ЛАРИНА: А что это был за спектакль?
Г.ТАРАТОРКИН: О, это был замечательный спектакль. Он назывался «Тебе посвящается». А мальчишка влюбился. А когда это в первый раз, ты же не очень-то понимаешь, чего такое. Там у взрослых называется, что влюбился, а это просто, ну, все, сумасшествие. А природа талантливая, и родились стихи. Потрясающие. Ну, можете себе представить?
«Мне без тебя так трудно жить,
А ты, ты дразнишь и тревожишь.
Ты мне не можешь заменить
Весь мир. А кажется, что можешь.
Есть в жизни у меня свое:
дела, успехи и напасти.
… … …
Ты мир не можешь заменить.
Но ведь и он тебя не может…»
Представляете? И, конечно, когда в 16-летнем мальчишке, да времен 60-ых годов прошлого столетия такое рождается, то это вызывает в лучшем случае недоумение и сознание того, что необходимо принимать меры. Понимаете? И вот это, про это чудный спектакль, просто фантастический.
К.ЛАРИНА: Слушайте, говорим просто как будто о какой-то марсианской жизни. Вот как, мне кажется, сегодня не хватает вот такого разговора со слушателями, со зрителями.
Г.ТАРАТОРКИН: Конечно.
К.ЛАРИНА: Как-то очень…
Г.ТАРАТОРКИН: А тем более мир-то… вот сейчас люди перед нами были, новости – амплитуда-то. На Титане снимки, понимаете, сделали? А на другом полюсе…
К.ЛАРИНА: Мракобесие сплошное.
Г.ТАРАТОРКИН: …держат, борются за льготы. Вообще, конечно, мир фантастический.
Г.ТАРАТОРКИН: У вас хорошая заставка музыкальная – «Сердце красавиц склонно к измене…» - хорошая заставочка.
К.ЛАРИНА: Так, по поводу мужчин-артистов я бы здесь остановилась все-таки. Вспоминаю замечательный фильм «Успех», помните этот фильм, где Леонид Филатов играет режиссера театрального?
Г.ТАРАТОРКИН: Да, да, да.
К.ЛАРИНА: Там одна из героинь, героиня Алисы Фрейндлих говорит о своем муже: «Должно быть что-то одно: либо мужчина, либо актер». Для вас это? Вы смогли это в себе соединить каким-то образом непостижимым. Не противоречит ли одно другому? Все-таки, если всерьез, Георгий Георгиевич?
Г.ТАРАТОРКИН: Нет, ну, я… Ну, это для меня немножечко искусственная посылка, потому что…
К.ЛАРИНА: Ну, почему? Желание нравиться – это же разве в природе мужчины?
Г.ТАРАТОРКИН: Ну, как? Ну, что значит, желание нравиться? Ну, я же выхожу на сцену, у меня есть какие-то более серьезные намерения кроме желания понравиться.
К.ЛАРИНА: Нет, вы все равно должны понравиться. А как же без обаяния и харизмы?
Г.ТАРАТОРКИН: Ну, так если природа вот этой судьбы персонажной при том, что она может быть в мире фантастическом и высот, и бездны там Федора Михайловича Достоевского, так ведь это-то и завораживает, это-то в результате называется этим странным понятием нравится–не нравится. Понимаете? Это… это потому, что ведь в понятии нравится, мне кажется, есть одна составляющая – правда или вранье. Понимаете, ну, вранье редко нравится, мне так кажется. Бывают случаи, когда мы обманываться рады, да? Но это совсем другое.
К.ЛАРИНА: Ну, если говорить о возвышенном обмане, возвышающем обмане, то безусловно, нас все равно обманывают артисты, которые выходят на сцену, либо те, которых мы видим в кино. Потому что всегда, когда вы превращаетесь в зрителя, я думаю, что и на вас тоже эта уловка действует, когда вы зритель…
Г.ТАРАТОРКИН: Конечно.
К.ЛАРИНА: …вы все равно соединяете, отождествляете образ, да? и артиста.
Г.ТАРАТОРКИН: Это да, это вообще интересная...
К.ЛАРИНА: Хотя сами знаете, что такого быть не может, поскольку сами – артист. Но никуда от этого не деться.
Г.ТАРАТОРКИН: Да, да, да. Но это один из таких вот тайных моментов театра и профессии актерской в частности. Конечно, отождествляем. Но вы знаете, хорошо, если… но ведь если бы только отождествлялось, скажем, с персонажными судьбами, но ведь там есть и другой счет – может быть, самый дорогой. Действительно можно оказаться очень далеко от Москвы, там, от Петербурга и встретиться с человеком, который, оказывается, на протяжении очень продолжительного времени по тому, что ты делаешь, оказывается с тобой в очень каких-то серьезных, взыскательных, трепетных отношениях. И что-то его радует, что-то приводит в недоумение, что-то, может быть, по тому, что ты себе позволил, огорчает. Это не значит, что ты должен все время думать и чему-то соответствовать. Но то, что у всякого твоего намерения наступает судный день, забывать нельзя. Мне так кажется.
К.ЛАРИНА: А для вас существуют какие-то табу вот в актерской жизни и в театральной жизни?
Г.ТАРАТОРКИН: Ну, наверное.
К.ЛАРИНА: Вот то, что вы никогда не сделаете.
Г.ТАРАТОРКИН: Ну, наверное.
К.ЛАРИНА: Не скажете?
Г.ТАРАТОРКИН: Ну, просто они табу.
К.ЛАРИНА: Понятно.
Г.ТАРАТОРКИН: И все. Хотя, конечно, профессия, ну, в силу просто… это ведь дело, как всякое, наверное, другое, особенное, как и всякое другое дело особенное. Но есть особенность публичности. А публичность – нелегкое искушение. И оно очень мощно склоняет к тому, чтобы… по формуле Константина Сергеевича Станиславского «казаться, а не быть». Понимаете? А формула – «Быть, а не казаться». Так вот очень иногда – да это даже видно не только по актерским, не только по актерскому публичному существованию, но и просто публичные люди, включая и политиков. Ты же ведь видишь, кто говорит то, что на самом деле думает…
К.ЛАРИНА: И эти люди запрещают мне ковырять в носу, это называется.
Г.ТАРАТОРКИН: Да. Кто говорит то, что думает, а кто говорит то, что от него хотят услышать. Понимаете? И, в общем, в общем, интересно, интересно. Мне интересно знаете, может быть, потому что это так произошло неожиданно, и я по сию пору в этом удивлении существую. И перед самим фактом, что я этим занимаюсь, и, естественно, перед тем, чем я занимаюсь. Но все это, конечно, если можно так сказать, по вине, а по сути дела по бесконечной, неизбывной моей благодарности Зиновию Яковлевичу Корогодскому.
К.ЛАРИНА: А дом, а семья, а родители?
Г.ТАРАТОРКИН: Ну, это, это замечательно. Мама у меня была совершенно фантастическая. Ну, папу я плохо помню. Мы с сестренкой были достаточно маленькие, а мама все нам отдала и больше уже сил не осталось. Но я счастлив, что она увидела, что касается меня… сестренка порадовала тем, что закончила с золотой медалью, что получила диплом… и вообще, хорошая сестренка. А мама видела меня в театре и даже успела посмотреть «Преступление», и я помню, как потрясающе я их познакомил со Львом Александровичем Кулиджановым после премьеры в Доме кино в Ленинграде. И они так смотрели друг на друга и потом Кулиджанов так склонил голову, взял мамину руку и поцеловал. И никаких и слов не было. А было вот это. Вот. И… а потом, конечно, мне горько, что мама моих и детей не видела, а у детей не было и бабы Нины…
К.ЛАРИНА: Бабушки.
Г.ТАРАТОРКИН: А теперь уже и у меня внуки. Вот. Ну, это так… так жизнь распорядилась. Так мама… Действительно, она мне все отдала. Господи Боже мой, ведь время-то было. Мама же для того, чтобы, ну, как-то мы выглядели не хуже других, она же работала всегда на двух, а то и на трех работах, на которых, помните, по тем временам платили 300 рублей. Главный бухгалтер. Чудная, чудная. Просто я никогда, ни я, ни сестренка, мы никогда не могли бы вспомнить, ну, какого-то такого воспитательного акта. Был один – была любовь, фантастическая любовь. Вот и это и… не просто помнишь, а этим живешь.
К.ЛАРИНА: А вы как воспитатель и отец?
Г.ТАРАТОРКИН: Понятия не имею.
К.ЛАРИНА: Пользовались научными какими-нибудь методами, нет?
Г.ТАРАТОРКИН: Да, книжки читал. Но, с другой стороны, когда маленький сын или маленькая дочка говорит: «Папа», - и все. Да с такой интонацией, что дальше, как говорит моя Катя, дальше они садились тебе на шею, и по сию пору сидят. А так же сейчас и с внуками. Когда… Мишка еще не произносит, ему полтора, а когда Федька говорит: «Деда», – ну, все, все.
К.ЛАРИНА: Плывешь сразу же.
Г.ТАРАТОРКИН: Плывешь, да, да, да.
К.ЛАРИНА: А вас как можно вот как артиста, вас ругать надо или хвалить на репетиции – что на вас больше действует?
Г.ТАРАТОРКИН: Вы знаете, я… Нет, хвалить надо всегда, если есть возможность. Во-первых, я никогда к этому не могу привыкнуть. Нет. Понимаете, как… Я вот думаю, что моя Катя, я когда читаю ее книжки, ну, она потрясающе пишет… Это такое.
К.ЛАРИНА: Ну, давайте назовем, может быть, кто-то забыл, Екатерина Маркова - замечательный писатель и артистка, кстати.
Г.ТАРАТОРКИН: Екатерина Маркова. Замечательная актриса. И вот недавно было кино, ну, поздно его показали, ну, вот в эти суетные дни, связанные с моим днем рождения. И был фильм «Дела сердечные». И мы с ней там снимались. Я играл врача «Скорой помощи», а она – одну из фельдшериц. А второго фельдшера играла Тоня Шуранова, которая была и Гертрудой, когда я был Гамлетом, и она была Зинаидой Ивановной, когда я был Петр Петрович. И очаровательный был Папанов – водитель этой. Потом Катюшка снималась, она же Галка Четвертак из этой фантастической картины «А зори здесь тихие».
К.ЛАРИНА: Да.
Г.ТАРАТОРКИН: А вот книги, и я знаю, как я через то, что она пишет, я вот просто балдею, я удостоверяюсь в том, что проходит год, два, три, мы уже, она каждый раз: «Перестань говорить, сколько мы вместе». Ну, Кать, в последний раз говорю. Ну, это же фантастика. Вот в этом году будет 35 лет. Понимаете? Но когда я читаю «Каприз фаворита», «Блудницу», «Актрису» и все, все, все предшествовавшие повести, я каждый раз удивляюсь, до какой же степени мне мир этого человека неведом.
К.ЛАРИНА: Вот правильно поступает Георгий Тараторкин, следуя формуле Штрилица, что запоминаются последние слова. Вот мы час проговорили, но закончили мы совершенно точно – читайте книги Екатерины Марковой.
(Смеются)
К.ЛАРИНА: Поэтому я думаю, что мы еще к этой теме вернемся. Я очень хочу, чтобы мы Екатерину позвали отдельно на нашу литературную программу.
Г.ТАРАТОРКИН: Замечательно. Молодцы.
К.ЛАРИНА: Я думаю, что мы это сделаем. Мы просто договоримся в ближайшее время.
Г.ТАРАТОРКИН: Да, да.
К.ЛАРИНА: А мне остается только сказать огромное спасибо Георгию Тараторкину за откровенность. Мне очень приятно, что у нас такой разговор сегодня получился.
Г.ТАРАТОРКИН: Спасибо большое. Спасибо.
К.ЛАРИНА: Мы впервые, по-моему, встречаемся в эфире. Ну, здорово. Мне было с вами хорошо, Георгий Георгиевич.
Г.ТАРАТОРКИН: Я все время слышу Ксения Ларина, Ксения Ларина – вот теперь мы будем знакомы. Спасибо, что позвали.
К.ЛАРИНА: Спасибо вам большое, спасибо нашим слушателям. Простите, что не все вопросы я озвучила, но вот видите, такой у нас получился разговор, что трудно оторвать взгляд.
Г.ТАРАТОРКИН: Но я их все с собой унесу.
К.ЛАРИНА: Я сейчас распечатаю, вам отдам. Почитайте, там, кстати, много интересного.
Г.ТАРАТОРКИН: Да. Спасибо.
|
